Книга Доброволец. На Великой войне - Сергей Бутко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или «танк Рыбинского завода» – это вообще одна сплошная загадка[133]. Но ведь досадный пробел в танкостроении можно исправить, пока есть время…
Короче, не понимал я «форточников» и не понимаю до сих пор.
Меж тем внешний и промежуточные рубежи вражеской обороны нами прорваны, и дело близится к штурму. Ночному. При свете прожекторов, как заверяет командование.
Мне одно только непонятно, как с броневиками они собираются проходить все эти препятствия. Танки бы сюда, но нет у нас пока танков. Может, не изобрели еще, а может, опять готовят мне и остальным пресловутый сюрпрыз, который я прямо сейчас лицезрю.
– Ну я вам эти задержки потом припомню, изобретатели хреновы, – тихо прошипел я, когда рядом с броневиками стали возникать Т-34. Так, во всяком случае, мне показалось, когда я увидел эти танки, выкрашенные в защитный цвет и с двуглавыми орлами по бокам. Один из танков остановился, люк открылся, и из него высунулся закопченный Голенищев…
Как он тут очутился, я уже не удивляюсь. Как и не удивляюсь Гойде и Морозову, покинувшим следом железное жерло машины, чтобы едва не задушить меня в объятьях. А субординацию кто соблюдать будет, черти?.. Но им все равно. Танкисты ведь – новаторы нового вида вооружения. Привилегии и прочее прилагаются.
Вот слушаю я Голенищева и понимаю, что технарь технаря всегда выручит. Даже в германском плену, где с русскими солдатами обращаются много хуже, чем с офицерами. Притом неважно, где именно проходит этот плен – везде и всюду картина примерно одинаковая и бесчеловечная:
– …Наконец, довели нас до города Геттинген. Погнали через город как мы были: голодные, измученные, запыленные, обожженные и опаленные от огня. Идем по улице, а кругом толпа смеется над нами, кричит, шумит, галдит, в ладоши хлопает. Ох, как было прискорбно. Довели до лагеря и еды дали: по фунту хлеба на каждого в сутки. Только мы его успели получить, как тут же с жадностью поели. Да и что там есть-то, кабы три пайка таких, может, и наелись бы, а так…
Обед тоже скудный – по маленькому черпачку картофельного супа. И на работу еще ходи после таких харчей, зубами щелкая, как волк голодный. Сперва нас на железолитейном держали, а после перевели на фабрику, где вырабатывают из торфа брикеты. Мерзкая работа, каторжная. Лезешь в яму саженей в сто глубиной, под ногами грязь, а сверху дождь льет. Придешь после работы в барак, а обсушиться негде. Так что иной раз и свет не мил был.
– Бежать пробовали?
– А как же. Пробовали. Но уж если поймают, то лютуют. Казнили, карали, мучили нас как только хотели: например, к столбу или колесу, обитому «колючкой», поставят и «колючкой» же привязывают. Или на холод выведут и в кадку с ледяной водой нагишом посадят. В подвал холодный суток на трое еще упечь могут без еды и света. Голодом морили не на живот, а на смерть. А уж били кто как знал и сколько кому хотелось: и резиновыми палками, и прикладами, и штыками. Еще собак на нас спускали злющих, а тем только волю дай, живо в клочья рвать начинают…
Вот она, страшная предтеча недалекого будущего, которое испытали на себе не только русские солдаты, но и бельгийские. Они тоже воевали, угодили в плен, вместе страдали, надеялись либо на побег, либо на обмен военнопленными. Среди бельгийцев был и новый знакомец Голенищева, автомеханик по имени Анри Мутон. Рожден в Бельгии, но родители русские революционеры, в восемьдесят первом бежали из России от гнева самодержавия. Благодаря им по-русски Андрюшка (это его так Голенищев с остальными называли) мог изъясняться хорошо, плюс общие интересы. Короче, как я уже говорил, технарь технаря всегда выручит. Уж не знаю, каким образом Мутону во время обмена военнопленными удалось притянуть за собой и русских друзей, но факт налицо, оказались они все в Париже. А там как раз из бельгийских волонтеров уже сформирована отдельная броневая часть под названием Carps des Autos-Conons-Mitrailleuses. Первоначально создавалась для боевых действий в Европе, однако вместо этого бельгийский король Альберт передал бронедивизион в дар русскому царю.
В поездку бельгийцы собрались быстро. Набрали триста человек личного состава, к которым добавилась и наша троица, выстроились в порту Бреста (не нашего, конечно, а французского) и стали ждать.
– Народ там самый разный собрался, – рассказывал уже Морозов, – даже самокатчики были с веселым Луи во главе. Собачонка еще увязалась по прозвищу Пуля. Ох и верткая она, юркая, словно вошь. Бегает, тявкает, а мы ждем, когда технику на борт погрузят.
– Какую?
– Всякую. Броневики, грузовики, мотоциклеты, велосипеды. Автоцистерну еще загрузили и несколько легковых автомобилей. Наконец, и нам пришла пора на палубу подниматься.
– На Францию-то хоть посмотрели, или как?
– Посмотрели. Красиво там, чисто. Но все равно домой тянуло…
Так в тоске по родине и прошло все плавание. Наконец, судно пришвартовалось в Архангельске. После Петроград, Царское Село. Вот тут-то и начались настоящие приключения бельгийцев в России. И начались с одних сплошных недоразумений с нашим офицерством, если верить воспоминаниям Гойды. Идет, к примеру, штабс-капитан, а ему навстречу бельгийские солдаты. Идут и честь не отдают. Оказывается, у них в армии свой устав, согласно которому приветствовать нужно только непосредственных начальников, и то лишь один раз за день при первой встрече. Причем только в замкнутом пространстве. На улице отдавать честь необязательно. Сколько из-за этой специфики наши офицеры за нагайки хватались. Конечно, когда вместо привычной дисциплины солдаты вам такие демократические пассажи выкидывают.
Словом, вольничали бельгийские «демократы» хорошо. А уж когда высочайший смотр проходил в Петергофе, вообще отдельный казус вышел. Едва на плац пожаловал нынешний государь-император, как перед ним тут же начала беситься Пуля. Об этом происшествии Гойда вспоминал со смехом:
– Тявкает, по плацу носится, хвостом виляет. Генералы из Свиты злятся, а ей все равно. Пришлось Луи ее в броневике срочно прятать. Спрятал. Вроде бы утихла, а тут царь к броневику подходит, чтобы посмотреть. «Ну, – думаю, – сейчас устроит наша дворняга в железной конуре гуляние с песней». Но обошлось. Не тявкнула даже…
– Царя-то хорошо разглядел?
– Хорошо.
– И какой он?
– Больно смирный. От всех шарахается как черт от ладана. И охрана с ним грозная.
– Чекисты?
– Они самые. Все равно как тень к нему прилипли и не отходят. Куда он, туда и они…
Вот такой строжайший надзор высочайшей особы получается. Похоже, что абсолютной монархией нынешняя Российская империя действительно остается лишь на бумаге, а на деле ее управление сконцентрировалось в руках совсем других людей. И если вздумали «форточники» что-то провернуть, то ничто их не остановит. Бельгийцев с их бронетехникой (кроме не пожелавшего расставаться с русскими друзьями Мутона) спешно отправили куда-то под Киев, а наше трио, давно уже ставшее квартетом, начали обучать владению первым отечественным танком Т-14. Ирония? Пожалуй. Кто его изобрел и когда, ни я, ни экипаж не знает. Может, оружейники постарались своим умом дойти, а может, «форточники» помогли конструкторской идейкой, но факт налицо – передо мной возвышалась несбыточная мечта любого бронекатчика Первой мировой войны. Правда, судя по словам Голенищева, полноценное производство пока лишь только разворачивается, и с конвейера выпущено всего два десятка экземпляров, но и этого уже достаточно, чтобы уверенно противопоставить легенду Великой Отечественной нынешним неповоротливым железным коробкам. И посмотреть на эту легенду сбежался весь отряд. Особенно наши бронекатчики дивятся, а я в это время уже успел познакомиться с Мутоном. Низенький, лет под тридцать шатен со смешно оттопыренными ушами и шрамом на лбу, чем-то напоминающим молнию.
